Профессиональная психология: рубль за вход. Продолжение

Поделиться статьей:

Поделиться в facebook
Поделиться в twitter
Поделиться в vk
Поделиться в telegram
Поделиться в whatsapp
Поделиться в email

   За два года обучения на психфаке возникло разочарование в выбранной профессии. Я шла помогать людям, а сдавать приходилось биологию, психофизиологию, общую психологию,  зоопсихологию, экспериментальную психологию, теорию личности и далее по списку. Никакого отношения к практической работе, как мне тогда казалось, это не имело.  Спустя многие годы я поняла, что в университете все желали правильно.  Академические предметы формировали профессиональное сознание. Это была своего рода азбука, которая впоследствии дала возможность корректно использовать сложные психотехники, изучать которые приходилось уже в других местах. Но, в первую очередь, для того, чтобы разобраться с собой, я снова пошла работать на каникулах в  ту же областную психиатрическую больницу. На этот раз это было мужское отделение.

   На  мой взгляд, мужское и женское безумие  сильно отличаются. Женское сумасшествие, как правило, плохо пахнет. Женщины перестают следить за собой.  Офелия – исключение. Мужчины пытаются до последнего держаться за чувство собственного достоинства. У нас не было сенильной палаты. Но были очень жесткие правила техники безопасности.

« – Запомни: никогда не поворачивайся к пациентам спиной. Вот, например, того здорового бугая перевели к нам из Пряжки. Он там убил санитара ударом кулака в висок.

– Зачем?

– Голоса сказали.

– А вот этот, маленький, две недели тому назад пытался сбежать. Перепрыгнул через наш забор с колючей проволокой высотой  три метра». Субтильный больной с тонким лицом, видимо, почувствовал, что говорят о нем, подошел, заглянул мне прямо в душу огромными синими глазами: «На свете счастья нет. А есть покой и воля. Позвольте представиться, Юрий».

   На нашем отделении было много бывших зэков, которым было некуда идти. Их жалели, сочиняли диагнозы, и они тихо жили в больничке, по ночам варили в туалете чифирь. Несмотря на то, что персоналу было строжайше запрещено покупать больным чай, все нарушали. Я тоже. И они нас понимали и помогали, как могли. Как-то раз мне выпало два ночных дежурства  подряд. Это – реально тяжело. Несмотря на то, что мы менялись, и была возможность поспать три часа в процедурной на наволочке, набитой аминозином, вторая ночь давалась очень тяжело.  Я  сидела возле надзорной  палаты откуда доносился феерический мат. Иногда в потоке исконно русской словесности внезапно всплывали фразы: «Он пришел, элегантный, как рояль, и разбил мою любовь».  И снова: «Пи. пи, пи..». Спать было нельзя, и все плыло перед глазами.. Подошел зэк, протянул чашку с чифирем: «Выпей, сестричка, полегчает». И, действительно, становилось легче.

   Еще была экзотика. Раз в неделю между мужскими и женскими отделениями устраивалась дискотека. Туда допускались те, кто «хорошо себя вел». Мощнейший стимул. Когда я впервые это увидела – расплакалась. Потом привыкла.

    Отделения представляли из себя древние одноэтажные корпуса. Наш корпус как-то раз осел из-за проблем с фундаментом. Пеневин, архитектор по образованию, с диагнозом МДП, взялся за то, чтобы исправить положение. Его жена лечилась на соседнем отделении и периодически они встречались на дискотеках. Бодрому Пеневину выдали инструменты, ключ,  и он, полностью подтверждая диагноз,, активно включился в работу. В это время у  нас отключи ли свет. Такое периодически случалось. Врачу и фельдшеру выдавались электрические фонарики.  Санитары пользовались керосиновыми лампами.  На отделении было темно даже днем. Галлюцинаторное бормотанье , хриплое дыхание клептомана Васи, которому на зоне отбили все, что можно, внезапно прерывает треск и пол проваливается еще глубже. В дверном проеме появляется воодушевленный Пеневин: «Я немного не рассчитал. Сейчас всё исправлю!»

-«Ей Богу , дурдом. Мы с керосиновыми лампами и Пеневин, разгуливающий по отделению с топором и ключом», – с нервным смехом говорит фельдшер Юра.

   Однажды у нас почти случился бунт. Пациента Николаева врач приказал перевести в надзорную палату.  Психиатру  что-то не понравилось в его поведении. Перевод в надзорку означал увеличение срока пребывания в больнице на 40 дней. Доктор не ошибся: Николаев вышел из себя, начал рычать,  реально бесноваться. Пришлось применить силу, сделать дополнительный укол. В общем некрасивая и, к сожалению, часто встречающаяся ситуация. В тот день отделение дежурило, и у нас был аншлаг. По понятным причинам новеньких принимал только мужской персонал. После того, как несчастного Николаева  с боем и воем препроводили  в надзорку , зафиксировали, санитары, фельдшер и медбрат  отправились в приемный покой.  Меня окружила  группа пациентов под предводительством Косторного, красивого парня, с чубом, усами, гитарой, чем-то напоминающего гоголевского Остапа. У него, как и  у многих  кареглазых людей, в минуту душевного волнения, вместо глаз появляются черные дыры,  в которых можно увидеть бездну. «Братцы, а ведь это всё из-за них», – указывает на меня пальцем, – «это они издеваются над нами, колют нас, привязывают!». Толпа  окончательно берет меня в кольцо, подтягиваются другие сочувствующие. Тут я как-то быстро понимаю, что на отделении сейчас около сотни пациентов, я одна, мне 22 года и помощи ждать неоткуда.

– «Сережа, давай я тебе докажу, что Николаев, действительно болен? Если бы тебе предложили перебраться в надзорку, ты бы стал себя вести как он? Ты ведь разумный человек, ты прекрасно понимаешь, что мы – система. Поэтому мы – всегда сильнее. Переть против системы бессмысленно. Я думаю, что на его месте ты бы стиснул зубы и подчинился, чтобы  своим поведением доказать ошибочность решения врача.  Разве я не права?

– Я все понял. Ты , Леночка, – обычная баба, только умная. Разошлись все, живо». После этого случая у меня на отделении появилась личная охрана в лице Косторного.

   В результате работы на мужском отделении я поняла, что сделать выбор – это только начало. Надо уметь принимать и  терпеть его последствия. Что работа по призванию – это такой же миф, как и легенда о «своём человеке».  Что на протяжении всей жизни периодически будут возникать вопросы: «А тем ли делом я занимаюсь?». И приходить к разным ответам. 

P.S.:  По понятным причинам все имена пациентов изменены.

Задайте вопрос психологу